Отойдя так далеко, как можно сильною рукой два раза перебросить швырковый камень, он сел на землю и, обняв руками колена, стал призывать в свою душу необходимое в решительную минуту спокойствие. Он вспоминал Христа, Петра, Стефана и своего учителя, как они проводили свои предсмертные минуты, и укреплял себя в решимости завтра ранее всех взойти одному на гребень горы, призвать мужество в душу свою, стать на виду
собравшегося народа и ожидать, что будет.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет итти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом
собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
Неточные совпадения
«Панская шутка» вызвала веселье среди празднично настроенного
народа,
собравшегося вокруг этой сценки и ожидавшего, как-то пан выйдет из щекотливого положения.
Палач выскочил в переднюю, чтобы обругать смельчаков, нарушивших завтрак, но так и остановился в дверях с раскрытым ртом: перед ним стояли заводские разбойники Окулко, Челыш и Беспалый. Первая мысль, которая мелькнула в голове Палача, была та, что разбойники явились убить его, но он сейчас же услышал шептанье
собравшегося у крыльца
народа.
Нюрочка совсем не заметила, как наступил вечер, и пропустила главный момент, когда зажигали иллюминацию, главным образом, когда устанавливали над воротами вензель. Как весело горели плошки на крыше, по карнизам, на окнах, а
собравшийся на площади
народ кричал «ура». Петр Елисеич разошелся, как никогда, и в окно бросал в
народ медные деньги и пряники.
Когда я лег спать в мою кроватку, когда задернули занавески моего полога, когда все затихло вокруг, воображение представило мне поразительную картину; мертвую императрицу, огромного роста, лежащую под черным балдахином, в черной церкви (я наслушался толков об этом), и подле нее, на коленях, нового императора, тоже какого-то великана, который плакал, а за ним громко рыдал весь
народ,
собравшийся такою толпою, что край ее мог достать от Уфы до Зубовки, то есть за десять верст.
Первого июня начались торжества освящением знамени «Душана Сильного», а затем на площади крепости в присутствии тысяч
народа начались гимнастические игры и состязания гимнастов,
собравшихся со всех славянских земель.
В это же время был какой-то концерт в рядом стоящем здании дворянского собрания, и полицейский офицер, заметив кучку
народа,
собравшуюся у церкви, прислал верхового жандарма с приказанием разойтись.
Распахнув окно, я долго любовался расстилавшейся перед моими глазами картиной бойкой пристани, залитой тысячеголосой волной
собравшегося сюда
народа; любовался Чусовой, которая сильно надулась и подняла свой синевато-грязный рыхлый лед, покрытый желтыми наледями и черными полыньями, точно он проржавел; любовался густым ельником, который сейчас за рекой поднимался могучей зеленой щеткой и выстилал загораживавшие к реке дорогу горы.
Поджавши хвост, она долго смотрела на
собравшийся на берегу
народ, пробовала перескочить на проходившую недалеко льдину, но оступилась и черной точкой потерялась в бушевавшей воде.
Главное впечатление производила необыкновенная пестрота
собравшегося здесь
народа.
Невыгоды его положения увеличивались еще тем, что
народ,
собравшийся к нему на фабрику, действительно был избалован и развращен.
Так же, как и тогда наяву, кругом них гремела и гудела необозримая толпа
народа, запрудив меж двумя мостами всю набережную Фонтанки, все окрестные улицы и переулки; так же, как и тогда, вынесло Семена Ивановича вместе с пьянчужкой за какой-то забор, где притиснули их, как в клещах, на огромном дровяном дворе, полном зрителями,
собравшимися с улиц, с Толкучего рынка и из всех окрестных домов, трактиров и кабаков.
В тот же день вечером, перед губернаторским домом, был огромный съезд экипажей. Жандармы на конях, частный пристав пешком, квартальные и полицейские творили порядок и внушали достодолжное почтение толпе
народа,
собравшейся поглазеть на ярко освещенные окна. Это был бал по случаю скорого отъезда барона Икс-фон-Саксена, последний маневр, которым правительница губернии намеревалась «добить милого неприятеля».
Оглушительное «ура!» было ответом — «ура!» начатое в большой институтской швейцарской и подхваченное тысячной толпой
собравшегося на улице
народа. Кивая направо и налево, Высочайшие Гости сели в сани, гайдук вскочил на запятки, и чистокровные арабские кони, дрожавшие под синей сеткой и мечущие искры из глаз, быстро понеслись по снежной дороге.
О. Иоанн не заставил себя долго ждать. Через несколько дней после отправки письма, к подъезду княжеского дома подъехала карета, по следам которой бежала толпа
народа, и из нее вышел о. Иоанн. Благословляя по обе стороны
собравшуюся у подъезда толпу, он прошел в швейцарскую и приказал доложить о себе княгине. Она приняла его в комнате, смежной со спальней больного.
Эти неожиданные возгласы были прерваны всплеском воды.
Собравшийся уже
народ и явившиеся городовые не успели не только остановить бросавших, но даже ахнуть. Произошел переполох.
Между тем среди жужжания
народа, на двор
собравшегося, послышались шум колес, удары бича и ржание лошадей. Со всех сторон катились, неслись и ползли берлины [Берлина — четырехместная закрытая коляска.], одноколки, колымаги, скакали верховые; все дороги заклубились от пыли, а на перекрестке стояла целая туча, как на батарее во время сражения. Все спешило, будто по пути жизни мчались ко двору фортуны ее искатели.
Народ отступил от крыльца, а жрецы вошли в открытые для них двери и через малое время вышли из дома правителя и объявили
собравшимся людям, что правитель сейчас же пошлет к христианскому патриарху и повелит ему исполнить то, о чем просит встревоженный
народ, то есть сделать общее моление о том, чтобы сдвинуть гору.